МАМА

Я расстался с мамой

сразу после родов,

когда я мог увидеть и ощутить мир

ладошками своих рук.

Момент рождения покоится на пороге

моего дома в ожидании дать ли мне жить

или только однажды ужалить на груди мира.

Подобно духу

ладони матери проникают в мою кожу,

в мою первую мечту

и бьются во мне рядом с сердцем.

 

В НАШЕМ ДОМЕ

Когда-то

 

в нашем доме,

в деревне моей бабушки

было такое место, где никто не умирал

и где трава зеленела как глаза неба,

где время ничего не означало,

оно только измеряло продолжительность

между дыханием снегопада

и сладким вкусом вишен в мае.

 

Когда-то

 

Была ночь, когда вы видели сны

и рассвет заполнялся запахом спелого винограда,

струясь сквозь слонечные лучи и касаясь тебя.

Когда-то

 

Небеса оставались домом,

и ангелы касались лиц, которые были вокруг.

 

Когда-то…

 

ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ

Сегодняшней Румынии,

                где понемногу умирает вечность, деревня за деревней

Деревья ушли в иной мир,

крепко цепляясь за людей, подобно щенкам,

привязанным к своим теням,

некоторые из них, будучи уже умершими,

тащат себя к дальнему концу кладбища,

безымянные времена года проходят пыльными дорогами

среди затерянных следов тех, кто вспоминает детство,

когда по краям луж квакали лягушки.

Один за другим серенькие вечера дают возможность

ночам обволакивать деревни, где никто не спал.

Среди домов тянется дорога, которая одна только

помнит, что вечность родилась на том месте,

где когда-то давным-давно была деревня.

 

СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ

Колокола борются со временем и безвременьем.

Я пью прошлые времена года,

глажу  их, будто они бёдра,

держу из в руках, будто они груди каждой любви

в пору моего возмужания.

Передо мной проплывает лес, я чувствую запах зелени,

потом отправляюсь в осенний полёт вместе с журавлями.

Моя деревня всё ещё дышит,

к моему удивлению ладони земли ещё ласкают меня,

когда я возвращаюсь, чтобы провести там день,

потом печаль деревьев становится моим соседом,

когда я могу плакать над моими мирами.

 

ГОРОД ДНЁМ И НОЧЬЮ И В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ

Джокер машет своими пальцами,

отравленными тенями длинноногих любовниц,

освещая город легендами, украденными

из странного сумасшедшего дома.

Улицы неприлично открываются каждому прохожему

с нежными ступнями или даже грубо сходящими с алькова

или тусклой таверны, где души тонут в вине.

Голос радио бьётся о попрошайку, как разговор старых слов.

Похоть открывает свои молнии, прежде чем ночь поглотит их,

пьющих алкоголь под светом ламп, текущим как прилив

в диком плотоядном экстазе, как объявление о свадьбе

без жениха и невесты с многочисленными любовницами,

дышащими в темноте отсутствия чего-либо в сердцах,

ограниченными узкими соглашениями, раздираемые

страхом и дефицитом.

На улице гетер течёт поток блоков бесплодной жизни,

три трамвайных пути извиваются под горячими колёсами,

таких желанных для множества людей.

С неоновым светом, подобно глазам, застланным туманом,

бензиновым запахом асфальта, журналами, пропитанными вином,

город выглядит как тело, лежащее на кровати, на которое смотрят

жадные глаза, город, как добыча, и ничего более.

 

ЗАПАХИ ТИШИНЫ ТАК ПРЕКРАСНЫ

Орхидеи так свежи в ладонях дождя,

в них запах памяти прошлого.

Я претендую на то, что я один во вселенной,

что я не понимаю цвета звуков.

Мои пальцы касаются травы,

они останавливаются перед каплей росы,

выглядещей глазом мира.

Запах тишины так сладок.

От росинки

Бог кидает взгляд

в безупречную тишину, пахнущую

памятью прошлого.

Орхидеи так свежи в ладонях дождя,

в них запах памяти прошлого.

Я претендую на то, что я один во вселенной,

что я не понимаю цвета звуков.

Капля росы поглощена сумерками.

Это я здесь,

как окно в небо,

открытое для земли.

Versiunea în limba rusă: Adolf P. Shvedchikov, Ph.D, LittD (Rusia)